Молча страдать — вот что было на земле Ее постоянным уделом. Это было нескончаемое углубление сердца в непреходящую муку, вечное исхождение невидимою мученическою кровью.

Она молчала, когда в холодную декабрьскую ночь Ей нельзя было приютить новорожденного Сына в теплом дому и когда волы согревали дыханием своих ноздрей Царя вселенной.

Она молчала, когда «искали души Ее младенца» и в жгучем страхе за Него Она со старцем Иосифом бежала в Египет, попадала в руки разбойников...

Она молчала, когда Ее Сын рос в бедной доле и, быть может, усердного труда старого плотника и Ее неустанно работящих рук не было достаточно для того, чтоб заработать Иисусу дневное пропитание.

Она молчала, когда Он, оставя Ее, ушел на Свое великое дело — на проповедь к народу.

Молчала, когда однажды пришла навестить Его в доме, теснимом народом, и на Ее просьбу выйти к Ней, Иисус выслал Ей ответ: «Кто творит волю Отца Моего, тот Мне брат, и сестра, и Матерь».

Она молчала, когда Он, Ее Иисус, всю святыню, все Божество Которого Она одна лишь изо всех людей постигала в полной мере, стоял на помосте избичеванный, оплеванный, с терновым венцом на голове, с запекшимися каплями крови на том челе, .которое было челом Ее ребенка, в порыве детской любви в былые годы прижимавшееся к Ее груди.

Она молчала, когда волнующаяся безумная осатанелая площадь кричала — кричала об Ее Сыне, Ее Иисусе: «Распни, распни Его!»

Она молчала, когда Он, падая, подстегиваемый римскими солдатами, нес по улицам Иерусалима Свой крест.

Молчала, когда в Ее ушах раздались звуки рокового молота, пробивавшего гвоздями тело Ее Божественного Сына.

Молчала, когда, вися на кресте, оставленный Отцом, Он переживал муку, в которой собрались муки всех людей, всех времен прошедших, настоящих, будущих, и Она, оцепенев от страдания, быть может, физически чувствуя в груди Своей исполнение пророчеств об оружии, проходящем душу, подставляла эту бесстрашную, все вынесшую, все претерпевшую грудь сверлящему оружию неизмеримой муки... Молчала и смотрела...

Так молчала Она и теперь.

Наконец, явление ангела Иосифу во сне положило конец этой тяжелой драме. И тогда все успокоилось.

Можно представить себе великое, захватывающее счастье чистосердечного, глубоко-привязчивого Иосифа, когда он узнал, что обрученная ему Дева, Которую он так чтил и Которую безо всякой с Ее стороны вины заподозрил во грехе, не только осталось непорочною, но и будет Матерью Господа! Служить Ей еще вернее, чем он служил Ей досель, служить в будущем Ее Божественному Сыну — стало целью, остающейся ему жизни. Он поддерживал Деву и Божественного Младенца трудами своих рук и вместе с Пречистою Матерью был свидетелем детских лет Христа.

Он был первым из людей, принесших в дар воплотившемуся Богу не единичные, как то сделали волхвы, дары, не излияния мгновенного восторга, как вифлеемские пастухи, а все помыслы, все плоды своих трудов и усилий. Он работал на Христа, охранял Его младенчество, оберегал отрочество, следил за Его юностью.

Благо Христа, как и благо Его матери, Пречистой Девы, было единственною заботою его трудовой, благочестивой жизни. К сожалению, православные недостаточно помнят этого замечательного человека, с истинно христианскою скромностью совершившего свое дело и незаметно ушедшего от жизни. А между тем может ли не быть особенно близок к престолу Божьему, может ли не иметь к нему особенного дерзновения тот, кто считался земным отцом Христа, был верным хранителем Пресвятой Девы и так свято исполнил относительно Иисуса-Младенца, Отрока, Юноши — возложенный на него Провидением долг?